Задание Империи - Страница 131


К оглавлению

131

— Когда ты рядом, не хочется ни об успехах, ни о работе.

Он подошел и привлек ее распаренное, дышущее цветочным ароматом тело к себе, припал к мокрым, ненакрашенным губам. Бакелитовый "Филипс" страдострастно щипал воздух скрипками оркестра Барнабаса фон Геци.

— Погоди… Сейчас же сюда придут… нетерпеливый…

Изъятие вещественных доказательств было скучной процедурой. В качестве понятых, чтобы не далеко ходить, пригласили прислугу. Молодой следователь, фамилии которого Виктор не запомнил, предъявил им тетрадь и упаковал ее в целлофан (тут Виктор вспомнил, что на ней остались отпечатки пальцев его и Ступина); протокол составлял неторопливо и с подчеркнутым тщанием, видимо, стараясь отличиться усердием в столь ответственном случае, фиксировал характеристики и индивидуальные признаки вещдока. Виктор подумал, не приобщит ли он к делу еще и палку из шкафа, что создаст некоторые неудобства, однако в отношении тайника почему-то ограничились фотографированием — лысоватый сухонький фотограф, пыхая магнием, вертелся по комнате со своей цейссовской широкопленочной "Супер-Иконтой" с объективом на гармошке.

Виктору пришло в голову, что "Супер-Иконта" ну очень похожа на фотоаппараты "Москва", с которыми до семидесятых промышляли провинциальные фотографы, запечатлевая в кадре шесть на девять группы экскурсий возле памятных мест; похоже было, что производство ее вывезли из Германии после войны. Интересно, а сколько бы заработала фирма, если бы Гитлер просто торговал с Союзом, подумал он, и тут же удивился странной особенности человеческой психики: дело пахнет заговором, возможно, полетят чьи-то головы, а у него в башке вертятся какие-то мелочи, вроде экзотического фотика. Кстати, а надо ли жалеть головы, которые полетят? Как бы они вообще тут все обернули? И что бы с ним было, попади он сюда при других победителях?

Он попытался настроиться на что-то серьезное. Ну вот, например, что делать, если в нашей реальности Сталина используют для взращивания в россиянах комплексов вины и неполноценности? По канонам психологии надо внушить себе, что то, что окружающие считают недостатком — на самом деле достижение. Значит ли это, что Россия, чтобы перестать морально себя унижать, должна возродить культ Сталина? Но если возродить культ — не захочет ли кто-то под этим соусом возродить и репрессии? И вообще, в Сталине ли дело, подумал Виктор. Пугаться надо не того, что кто-то хочет ввести в России репрессии, а того, что кроме репрессий, в ней никакие механизмы почему-то не работают. Если нет репрессий — тогда коррупция, законы, естественно, не исполняются, и чем лучше, если произвол явный и административный заменяется произволом скрытым и денежным? Вроде о чем-то подобном он уже думал…

И, кстати, мелькнуло в голове у Виктора, последовательно ненавидеть Сталина должны только гомосексуалисты. Потому что они им были типа уже по жизни приговоренные, а остальные — ну это как выйдет: могли в те времена сесть, а могли и полюс покорять или наркоматом руководить. Но тогда справедливо ли обратное утверждение — те, кто последовательно ненавидит Сталина… Не в переносном, а в прямом смысле?

"Тьфу, какой бред лезет в голову. Наверное, от жары. И вообще, какая разница, что делать в нашей реальности? В нее еще вернуться надо, а возвращать, похоже, не собираются. Лучше о фотоаппаратах думать. Да, а "Нарцисс" для местных спецслужб тоже бы неплохо. В дополнение к "Миноксам"…"

7. Бомбовоз принца Кирну.

В пятницу, двадцать четвертого, его неожиданно разбудили в половине шестого и сказали быстро одеваться. Причем, не Ступин — ни его, ни Лены не было, а за ним приехал Быгов с рукой на черной перевязи.

"Похоже, число посвященных в операцию ограничивают. И долечиться-то как следет бедняге не дали…"

— А как же с одеждой? — спросил он, — ну, той, в которой я в ваше время приехал?

— Виктор Сергеевич, сейчас некогда! Потом этот вопрос решим!

Виктор подозревал, что решать ничего и не собирались, но деваться было некуда. Помыться и побриться ему тоже не дали — "сделаете в самолете, там время будет". Выйдя на крыльцо, он обратил внимание, что небо было затянуто серой пеленой, было тепло и накрапывал дождь; у дверей его уже ждал черный "Мерседес" сборки Первого казенного автозавода, и шофер услужливо распахивал дверцу. "Локализация" — вздохнул Виктор и полез на заднее сиденье.

…Подвезли его прямо к самолету. Когда Виктор вышел из машины, то, что он увидел, разом отбило вопросы о бритье и прочем.

Перед ним на высоте двухэтажного дома возвышалось нечто циклопическое даже для его века гигантских транспортных самолетов и аэробусов. Размах крыльев у этого чуда был метров пятьдесят, а то и больше, ширина массивного овального крыла была такая, что под ним можно было бы свободно спрятать от дождя автобус, да и толщиной оно было с высоту автобуса. Собственно, могучее крыло, на котором разместилось шесть двигателей спереди и один сзади — это было первое, что бросалось в глаза, а также второе и третье. Сухощавые двойные балки фюзеляжа, торчащие из крыла сзади, уже не впечатляли, как и двухэтажная, как бы с отвисшей челюстью, кабина. Крыло, как на пьедестале, покоилось на двух обтекателях неубирающегося шасси, похожих на гигантские алюминиевые галоши, каждая размером с лимузин на трех колесах; каждое колесо в две трети человеческого роста. Перед одной из галош был открыт и возле него стояла бортпроводница в серо — голубом форменном костюме и беретке, из-под которой выбивались темные локоны.

131