Задание Империи - Страница 148

148

— Вот как? А я, честно говоря, думал, что это со… большевистская пропаганда.

"К чему же, интересно, она клонит?"

— Надеюсь, вы не считаете Даллеса коммунистом? Так вот, Лонг впервые создал настоящую партию, с жесткой внутренней дисциплиной. Однажды он приказал выкрасть своего соратника, который саботировал его линию, и посадил его на неделю на необитаемый остров.

— И как на это посмотрел закон?

— А как надо смотреть на предателей, готовых продать интересы страны и народа? Что с ними делать, когда они, получив власть, торгуют страной направо и налево? По крайней мере, так Босс сам объяснял это поступок. В России не пробовали так делать?

— В России это невозможно.

— Но почему?

— Тогда все острова скоро будут обитаемы.

— Поэтому в России в таких случаях обвиняют в заговоре и отправляют на каторгу или на виселицу?

— Вам хорошо рассуждать — на вашей территории не было мировой войны. А то может быть, тоже островов не хватило.

— Может быть. Не спорю. Америке повезло. В любом случае мы только тогда можем выбирать из партий, когда партии представляют собой нечто определенное. Поэтому народ отверг слона и осла и проголосовал за быка. Бык — это эмблема партии Босса.

— Партия, которая быкует? — усмехнулся Виктор.

— Ну, эмблему посоветовали из ассоциации с биржей. Знаете, "быки" и "медведи"?

— Что-то представляю.

— Вначале хотели сделать эмблемой медведя.

Виктор чуть не поперхнулся пивом. Вот это был бы превед!

— Что это с вами?

— Ну это… бык он как-то американистее. Типа родео и прочее.

— Босс тоже так сказал. Поэтому его и зовут Главрыбой.

— Кем?

С Главрыбой у Виктора твердо ассоциировалось нечто булгаковское.

— Ну, как это точнее перевести… Кингфиш, король-рыба, царь-рыба… В общем, есть мелкая рыбешка, есть крупная и есть главная, главрыба, если следовать новой русской привычке сокращать слова. Сев в президентское кресло, Главрыба уволил из госаппарата почти всех служащих и набрал новых… А вы еще не передумали идти на пляж? Жара уже спадает.

— Ничуть. Обновим новые плавки.

— Кстати, купальные костюмы можно не покупать, а брать напрокат прямо на пляже.

— Белье напрокат? Знаете, это как-то…

— Оно выстирано и выглажено. Вы же пользуетесь в гостинице постельным бельем? Его тоже стирают и гладят.

— Ну, все-таки… Не знаю, как-то это не совсем.

— Слушайте, я наверное, начинаю хмелеть… У меня такое впечатление, что вы, Виктор, родились и выросли в богатой семье. В которой можно не думать о том, что завтра можно остаться без службы, без крыши над головой, без гроша в кармане, без теплой одежды, без всего. Тогда привыкают к таким мелочам, например, покупают себе купальное белье, не думая, что будет завтра, снимая апартаменты, обставляют своей мебелью… Это не критика, просто разница ментальности. Или, может, ваши детство и юность прошли в очень богатой стране. Может быть, когда каждый из нас здесь получит по четыре тысячи долларов, здесь все будут думать точно так же.

"Блин, наш СССР, оказывается, был богатой страной, а мы этого не знали и не ценили."

…Обсыхая в полотняном шезлонге и слушая, как океанские волны разбиваются об американский континет, Виктор пытался представить себя где-нибудь в Евпатории, но получалось плохо. Во-первых, прибой был повыше, грохотал, как в шторм, и воздух сильнее насыщен океанскими брызгами и соленой пылью, а во-вторых, пахло здесь немного не так. Купаться, как оказалось, можно было только в присутствии рядом мистера Сэлинджера, а Джейн бегала окунуться лишь тогда, когда они выходили из воды; вещи, в итоге, все время находились под присмотром. Спасателей, кстати, и на деревянных вышках, и на катерах на этом пляже хватало. Короче, появилась возможность спокойно подумать под транслируемый местной радиосетью фокстрот "Когда я готовлю завтрак для моего любимого".

Картина получалась, как говорили во времена Горбачева, пестрая. В голове Виктора сложились сразу два образа Хью Лонга, которого он должен был склонить, как помнит читатель, к созданию атомной бомбы. Первый Хью Лонг выглядел провинциальным бунтарем, бросившим вызов богатой элите, чтобы создать в Америке средний слой, среднего зажиточного американца. Второй Хью Лонг смотрелся циничным демагогом, спекулировавшим на мечтах американцев, беспринципным политическим карьеристом и полуграмотным самодуром. Как это все сочеталось в одном человеке, можно было только догадываться. А может, эта двойственность есть всенепременное качество каждого здешнего политика?

Плюс к тому было непонятно, кто же за Лонгом стоит. Кто стоит за этим гигантским переделом накопленных в стране денег, сосредоточенных в руках кучки семей. Население — это, конечно, опора, это, конечно, активисты и голоса, но листовки, эфирное время, те же поездки по стране — на это нужно конкретное бабло. Средний класс тут пока хилый. Значит, в Лонга вложились богатые. Кто и зачем, вернее, подо что?

— Сейчас везде негры, — раздался громкий голос где-то позади и справа. Здесь на пляже говорят громко, видимо, из-за океанского прибоя. — Этот южанин привел с Юга целые полчища негров и женщин, и они выживают нас! Зачем наши предки освободили Юг?

— Разумеется! — донесся ответ. — Эти квоты! Эти феминистки, которым место на кухне! Феминизм — это от машин. Когда женщина готовила у очага, он не думала о политике. Мясокомбинаты, автоматические кафетерии, рефрижераторы — все это портит америанское общество.

148